Мировой экономический и финансовый кризисы и модернизация России в сложных условиях кризиса

Постсоветская Россия, еще не выйдя из кризиса системной трансформации, столк­нулась с глобальным финансовым и эконо­мическим кризисом. Несмотря на недолгую историю российского капитализма, к этому прямо вели не только ошибки политики ре­форм в период «бури и натиска» 90-х годов, но и просчеты и промахи финансовых вла­стей России в условиях ее достаточно бла­гополучного развития в 1999-2008 гг., обес­печенного, прежде всего, высокими миро­выми ценами на углеводородное сырье. Тем не менее за сравнительно короткий по ис­торическим масштабам промежуток време­ни в Российской Федерации сформирова­лась рыночная экономика, достаточно глу­боко интегрированная в мировую. И неуди­вительно, что наряду с экономикой многих стран планеты российская экономика в на­стоящее время тоже переживает рецессию. Но пришел этот кризис извне.

Длительный период благополучного развития экономики США в 90-е годы при­вел к ослаблению бдительности и благоду­шию со стороны контролирующих и регу­лирующих финансовых органов. Ипотечные кредиты выдавались не только под низкие проценты, но и без должной проверки кре­дитных историй и финансовых возможно­стей заемщиков. Это привело к раздуванию мыльного «пузыря» на рынке ипотечного кредитования, который, как и следовало ожидать, должен был вскоре лопнуть.

Обострилось также противоречие меж­ду космополитизмом капитала и суверени­тетом национального государства как фор­мы организации общества, между процес­сами глобализации, в основе которой лежит либерализация самых разных форм социального и экономического общения, их гармонизация и унификация, и политичес­кой властью, все еще сконцентрированной на уровне государства. Нарушился баланс между традиционными государственными институтами принятия решений и новыми финансово-предпринимательскими центра­ми, контролирующими ресурсы, необходи­мые для их реализации.

Еще одна причина, спровоцировавшая кризис, — это появление новых форм денег и новых финансовых инструментов, кото­рые создает информационно-технологичес­кая революция. Впору говорить о модифи­кации механизма мультипликации денег, о превращении финансовых инструментов в электронные записи и появлении с сере­дины 80-х годов прошлого столетия произ­водных финансовых инструментов (деривативов). На середину 2008 г. объем рынка деривативов достиг 683 трлн долл. США, а объемы оборота превысили 1,5 квдр долл. США. Таким образом, виртуальная эконо­мика — мощный источник «пузырей» -превысила реальную на порядок: глобаль­ный ВВП в это время составлял всего 68 трлн долл. США.

Наконец, одна из важных причин кри­зиса сводится к тому, что поведение и мо­тивация менеджеров значительно отлича­ются от мотивации и поведения собствен­ников. Владельцам крупных корпораций трудно уследить за тем, как в них реализу­ются интересы собственника. Делом управ­ляют менеджеры, и задача перед ними обыч­но одномерная и в каком-то смысле техни­ческая — максимально быстро обеспечить прибыльность фирмы. Их благополучие не слишком зависит от репутации и долгосроч­ных перспектив фирмы. Поэтому банковские кредиты, которые собственник ни­когда бы не одобрил, но которые в данный момент обеспечивают хороший баланс. Ус­транение этого конфликта интересов соб­ственника и менеджера остается нерешен­ной задачей.

Итак, нынешний кризис для России -импортный «продукт», она стала его жерт­вой, как, впрочем, и другие государства. Общее для всех стран заключается в том, что рецессия, по всей видимости, будет носить затяжной и глубокий характер. Сте­пень глубины не везде одинакова, но везде она достаточно очевидна. И решения по выходу из кризиса всюду принимаются тоже примерно одинаковые. Повсеместно наблюдается, например, накачивание лик­видности. Эти меры известны, они актив­но проводятся в жизнь, в том числе и в России.

Проблема в том, что, к сожалению, и американские, и европейские, и российс­кие, и китайские рынки пока слабо верят в эти спасательные операции. Людвиг Эрхард как-то заметил, что 50% экономики — это психология. Именно это мы сегодня и на­блюдаем. Стадное поветрие последних 10 лет — безудержное мотовство (а по словам французского философа-моралиста Пьера Клода Буаста, «мотовство — это смерть до­статка»), когда весь мир жил не по сред­ствам, сменилось на другое стадное чувство — унылую прижимистость. Очень важная деталь: антикризисные меры и программы запаздывают, особенно в отношении «ре­ального сектора» экономик разных стран. Правда, нужно заметить, что правитель­ствам удалось предотвратить коллапс бан­ковских систем (в том числе и в России) мерами «мягкой национализации» — накач­кой ликвидности и вхождением государства в капитал коммерческих банков.

С мая 2008 г. банковская система Рос­сии стала испытывать недостаток ликвид­ности, вызванный значительным сокраще­нием привлекаемых из-за рубежа средств и бегством спекулятивного капитала. Все это, в свою очередь, вызвало значительное сокращение объемов производства в неко­торых отраслях, а следом — сокращение за­нятости.

Для поддержания ликвидности отече­ственной банковской системы российское правительство и Центробанк РФ выдели­ли огромные средства: в общей сложности не менее 6 трлн руб., из них свыше 1 трлн руб. влили в национальную банковскую систему, в том числе 50 млрд долл. США, переведенных во Внешэкономбанк для об­служивания корпоративных кредитов. Нуж­но отметить, что возвращать заемные сред­ства российским банкам и корпорациям приходится не только с процентами, но и по другой стоимости доллара США вслед­ствие 35%-й «плавной» девальвации рубля в конце 2008 — начале 2009 г. В то же вре­мя ЦБ пришлось прибегать к значитель­ным валютным интервенциям, чтобы пре­дотвратить еще более крупную девальвацию, и в результате золотовалютные резервы РФ сократились за последние полгода более чем на 200 млрд долл. США — с 585 до 380 млрд долл.

Дело в том, что замедление роста ми­ровой экономики привело к резкому умень­шению внешнего спроса на углеводородное сырье и металлы, которые экспортирует Россия, а в результате существенно снизи­лась ожидаемая валютная выручка. К со­жалению, по-прежнему основа экономики России — это экспорт природных ресурсов, а это значит, что мировой экономический кризис еще долго будет влиять на ее эко­номику.

Самый главный урок последних «туч­ных» лет для России: власть не использо­вала благоприятную конъюнктуру, когда «нефтегазовые» средства можно было на­править на модернизацию экономики, на реализацию инфраструктурных проектов. Это, кстати, помогло бы решить и пробле­му высокой инфляции в стране. Сегодня уже невозможно отрицать, что основная причина высокого роста цен вовсе не мо­нетарная, она заложена в несовершенной структуре российской экономики. Нормаль­ная экономика — с мощной инфраструкту­рой, богатым товарным предложением, раз­витой конкуренцией реагирует на рост покупательной способности увеличением производства. А российская отвечает рос­том цен. Проблема в том, что в России слишком мало производителей товаров и услуг и нет эффективной антимонополь­ной службы. В результате в российской экономике в последние годы, с одной сто­роны, консервируется примитивная струк­тура экономики, с другой — увеличиваются темпы инфляции.

Собственно говоря, это закономерный общий результат экономической политики страны, основной задачей которой с 1992 г. была макроэкономическая стабилизация. Как известно, главный ее элемент — это низкая инфляция, а ее как раз и не удалось добиться.

Неизбежность развития системного кризиса в России была предопределена сло­жившимися в 2000-х годах механизмами финансирования банков и предприятий. Банк России эмитировал рублевые средства под аккумулирование иностранной валю­ты в золотовалютных резервах. Сокраще­ние же экспортной выручки российских экспортеров в результате резкого падения мировых цен на углеводородное сырье при­вело к относительному сжатию денежной массы, что только усугубило коллапс меж­банковского кредитного рынка.

В 2009 г. кризисные явления в реаль­ном секторе экономики продолжали нарас­тать. Промышленное производство в Рос­сии в 2009 г. по сравнению с 2008 г. упало на 9,3%, а инвестиции — на 16,2%. Уже в первой половине 2009 г. было очевидным, что чисто монетаристские методы выхода из глобального финансового кризиса в Рос­сии не дают результата.

Монетаристские антикризисные меры, проводившиеся с решительным упором на денежно-кредитное регулирование, приве­ли к резкому сокращению международных и резервного фондов (с 01.09.2008 г. по 01.01.2011 г. на 220 млрд долл. США), об­разованию значительного дефицита бюдже­та (5,9% ВВП в 2009 г. и 5,3% в 2010 г.) и, по сути, не повлияли на улучшение реаль­ного сектора экономики страны.

Приросты экономических показателей в 2010 г. (ВВП — 4%, промышленного про­изводства — 7,6%, инвестиций -2,5%), обес­печенные главным образом нефтегазовы­ми доходами, не восполнили падения их объемов, происшедших в 2009 г. И офици­альные прогнозы Минэкономики становятся все мрачнее. Прогнозируемые среднего­довые приросты на 2011-2013 гг. ВВП и промышленного производства (по 4,2%), инвестиций (6,9%) обеспечивают достиже­ние уровня 2008 г. этих показателей лишь соответственно в 2012, 2011 и 2013 гг.

В сформированных доходных частях федеральных бюджетов на 2011-2013 гг. основное место по-прежнему принадлежит нефтегазовым доходам. В бюджете 2011­2012 гг. на них приходится 46,2% и в 2013 г. — 44,8%, т. е. существенно выше уровня докризисного 2007 г. (37,2%).

Нефтегазовые доходы рассчитаны ис­ходя из достаточно высокой цены на нефть (75-79 долл. США за баррель), а сегодня цена фактически складывается еще выше — 95-100 долл. за баррель, что гарантирует прибавку в казну более 1 трлн руб. Выздо­ровление экономики, как видно, происхо­дило и происходит на нефтегазовой осно­ве. В правительственных кругах, вероятно, наступила самоуспокоенность: решитель­ных действий по извлечению уроков из кризиса, по сути, не предпринимается.

Оценивая антикризисные меры россий­ского правительства, отметим, что их объем достиг более 11 трлн руб. Первые антикри­зисные мероприятия составляли 4 трлн руб., а с учетом различных налоговых стимулов — 6 трлн руб., или почти 14% ВВП (в США — 25% ВВП). В IV кв. 2008 г. эти показате­ли уточнялись и дополнялись, в итоге со­ставив 9 трлн руб. (21,7% ВВП), и в после­дующем периоде их добавилось более чем на 2 трлн руб. (общий итог — 27% ВВП).

Главные антикризисные меры: предо­ставление ликвидности банковскому (без­залоговые аукционы, субординированные кредиты, гарантии Банка России на меж­банке, расширение ломбардного списка) и частному сектору, средства которому вы­делялись через специализированные госу­дарственные институты — Сбербанк РФ, ВЭБ, ВТБ, Газпромбанк и т. п. Были также предприняты меры по санации проблемных банков, стимулированию концентрации бан­ковского капитала (сделки слияния-погло­щения); введение государственной гаран­тии 100% сохранности по вкладам физи­ческих лиц в размере до 700 тыс. руб.; поощрение символических покупок про блемных банков государственными или квазигосударственными структурами. Остает­ся надеяться, что все эти меры заработают не только в результате оживления внешне­го спроса на традиционные топливно-сырьевые товары российского экспорта, но и в силу того, что начнет приносить плоды объявленная правительством В. Путина политика диверсификации структуры эко­номики страны. Здесь уместно вспомнить, что слово «кризис», написанное по-китай­ски, состоит из двух иероглифов: один оз­начает «опасность», другой — «благоприят­ная возможность». Кризис — это очищение от старого и, действительно, «благоприят­ная возможность» начать новое. Российс­кие власти просто обязаны скорректировать экономический курс страны, заняться раз­витием инфраструктуры, диверсификаци­ей отечественной экономики, развитием высоких технологий.

Мировой финансовый кризис со всей очевидностью продемонстрировал крах фи­лософии безбрежного экономического либе­рализма. Это может стать его важнейшим уроком. В сущности, он явился следствием тридцатилетнего господства в мировой (а с начала 90-х годов и в российской) экономи­ческой политике идеологии «свободного рынка» — неолиберализма, главная идея ко­торого состояла в том, что деятельность го­сударства должна сворачиваться в пользу сил саморегулирования. Теперь же стало очевидно, что неконтролируемый и нерегу­лируемый рынок только подрывает устой­чивое развитие мировой экономики.

Сегодня вновь приходится констати­ровать, что без мощной и регулярной госу­дарственной активности в нынешней эко­номике не обойтись. Но нужно избегать и другой крайности — сочетания гипертрофи­рованного обобществления с порочным протекционизмом. Россия все это уже про­ходила с удручающими результатами. Вы­ход из кризиса требует формирования но­вой, инновационной, модели экономики и, в частности, новой модели государствен­ного регулирования. В этой модели соци­альная составляющая, социальная справед­ливость должна быть не антитезой, а необ­ходимым условием повышения экономичес­кой эффективности, своего рода критерием при институционально-структурных преоб­разованиях.

Умение генерировать новые знания, быстро трансформировать их в новые раз­работки, товары и технологии становится сегодня решающим условием экономичес­кого развития, могущества и международ­ной конкурентоспособности бизнеса и на­циональной экономики в целом.

Два десятилетия рыночного реформи­рования отечественного народного хозяй­ства оказались, в сущности, потерянными для его модернизации. В настоящее время только 8-10% роста экономики РФ дости­гается за счет высокотехнологических сек­торов (в высокоразвитых странах — до 60, в США — до 80%); доля России в наукоем­ком экспорте не превышает 0,5%; доля рас­ходов на науку в ВВП по прежнему не пре­вышает 1,5%, что явно ниже аналогичных показателей современных высокоразвитых стран Запада, Японии, а в последние годы и Китая. При этом доля накопления в рос­сийском ВВП составляет менее 20%, а это чрезвычайно низкая величина для страны, которая претендует на ускорение развития. Здесь нижний порог доли накопления -25-30%, но и этот показатель недостато­чен для инновационного прорыва, в кото­ром остро нуждается страна.

Приходится констатировать, что за годы реформ в новой, уже рыночной эко­номике, заметно выросла доля топливно-сырьевого сектора и, соответственно, про­должила действовать тенденция ее прими­тивизации. Правда, недостаток серийного производства готовых изделий, способных конкурировать с импортными, всегда был ахиллесовой пятой России. В штучном про­изводстве мы преуспели, а вот системы се­рийного производства и массового сбыта изделий — особенно потребительских то­варов — в сопоставлении с западными ана­логами выглядели, как правило, бледно.

У лиц, отвечающих за экономический блок в правительстве, к счастью, уже пере­стала доминировать мысль, что модерниза­ция российской экономики наступит сама по себе, в результате активизации рыночных сил саморегулирования. Новый девиз руководства: «нужны надежные институты». А раз это так, то правительство обе­щает сосредоточить внимание на заверше­нии формирования законодательства под цивилизованную рыночную экономику и позаботиться о пресечении так называемых неформальных экономических отношений и о создании условий для равного приме­нения правовых норм ко всем физическим и юридическим лицам. Справедливо ука­зывается в этой связи на повышение эф­фективности антимонопольного регулиро­вания, соблюдение прав собственности и контрактного права. Наконец, предусмат­ривается сделать особый акцент на мероп­риятиях по снижению налогового бремени инвесторов, по борьбе с коррупцией, раз­витию инновационного малого и среднего бизнеса. Правда, все это сочетается с кур­сом на последовательную и тотальную ком­мерциализацию и приватизацию социаль­ной сферы.

Теория и мировая практика успешных модернизаций показывают, что если конк­ретная политика будет ограничиваться толь­ко такими задачами — а они разумны за исключением антисоциальной направлен­ности «социальной» политики, — радикаль­но изменить социально-экономическую си­туацию в стране не удастся. Российская эко­номика и впредь будет структурироваться чисто стихийно: во-первых, и в соответ­ствии с интересами транснациональных корпораций, во-вторых — если, конечно, сохранится теперешняя беспрецедентно высокая степень ее открытости.

Спонтанность формирования хозяй­ственной структуры в России, в принципе, не имеет ограничителей, ибо в отличие от других постсоциалистических стран ей не «грозит» принятие институциональных норм Европейского союза. А ведь именно эти нормы служат гарантией цивилизован­ного и рационального развития экономи­ки. Но Россия уж точно не будет членом ЕС даже в долгосрочной перспективе. Зна­чит, ей придется вырабатывать собствен­ное видение будущего экономики, ее струк­туры, целей и средств экономической по­литики — все применительно к российским обстоятельствам. Иначе хозяйство России, как, впрочем, и экономика других госу­дарств постсоветского пространства, станет объектом других, более мощных экономи­ческих игроков, без каких-либо шансов на укоренение здесь «еэсовского» институци­онально-правового каркаса. Утрата субъектности, а следовательно, и примитивизация российского хозяйства при таких услови­ях окажется необратимой независимо от того, удастся или не удастся добиться про­рыва в соблюдении законов и стабилиза­ции условий ведения бизнеса. Даже при сохранении положительной экономической динамики решающий вклад в нее будут вносить энергосырьевые отрасли, обладаю­щие реальным экспортным потенциалом, в то время как значительная часть обрабаты­вающей промышленности утратит всякие перспективы для развития.

Изложенному сценарию пока еще со­храняется реальная альтернатива — акти­визация имеющегося научно-производ­ственного потенциала для достижения и поддержания приемлемого уровня конку­рентоспособности отобранных отраслей и секторов российской экономики. Но такая альтернатива никак не сможет реализовать­ся спонтанно, без рационального участия государства, что предполагает разработку и проведение соответствующей государствен­ной структурной и инновационной поли­тики. Для этого надо выделить три катего­рии хозяйствующих субъектов, требующих государственной опеки.

Во-первых, надо выявить небезнадеж­ные производства, где у нас еще есть шанс вырваться на конкурентоспособный уро­вень, и систематически поддерживать их, координируя соответствующие мероприя­тия в рамках финансовой, денежно-кредит­ной и внешнеэкономической политики. В сущности, речь здесь идет о производствах, которые близки к мировым стандартам. На их основе еще есть возможность создать массовое производство и сбыт. Кроме ВПК, это, например, самолетостроение, судостро­ение, атомное машиностроение, космос, ча­стично химическая промышленность и пр.

Во-вторых, предстоит выявить отрас­ли, которые надо спасать по соображениям чисто социальным.

В-третьих, следует обозначить произ­водственные сферы, необходимые для обес­печения национальной безопасности. Такие предприятия надо поддерживать независи­мо от того, отстали они или нет от мирово­го уровня. Здесь возникает множество про­блем — коммерциализация научных разра­боток, нехватка дееспособных проектных бюро, квалифицированных рабочих, инже­неров, техников. Их целый комплекс, так как и разрушалось все в комплексе.

Особенно следует подчеркнуть угрозы, связанные с перспективами образователь­ной системы России. В обществе склады­вается далеко не однозначное отношение к проходящим реформам образования. Пути, по которым пошли реформаторы высшей школы, во многом нарушают традиции рос­сийской образовательной культуры, то луч­шее, что отличало систему профессиональ­ной подготовки кадров ранее.

Профессиональная подготовка кадров жестко привязывается к текущим требова­ния рынка труда к квалификации и трудо­вым навыкам рабочей силы. Значение твор­ческих и воспитательных целей образова­ния снижается. Платность ведет к значи­тельной дифференциации обучения по качеству, ограничению доступа к качествен­ному образованию, и это, в конечном ито­ге, скажется на интеллектуальном потенци­але общества и на способности экономики к инновационному развитию.

Между тем реформы образования в продвинутых странах ориентированы на образ будущего — «экономику знаний», повышение творческого начала в учебном процессе, интеграцию науки и образования, взаимодействие образования и бизнеса в процессе подготовки специалиста. В Рос­сии же пока доминирует мотив снижения социальной нагрузки на бюджет, сокраще­ния участия государства в развитии обра­зовательных институтов.

Как бы то ни было, в отечестве пред­стоит использовать все возможности для восстановления собственного научно-тех­нического потенциала и развития новых высокотехнологических отраслей промыш­ленности, диверсификации всего хозяйства. При этом надо иметь в виду, что времени для выстраивания приоритетов остается все меньше, поскольку при сохранении нынеш­ней неопределенности уже через пять-шесть лет страна окончательно утратит научно-технический потенциал. И надо будет на­чинать с чистого листа. В конечном счете, путь восстановления и развития — един­ственно верный и надежный, чтобы занять в мире место одной из ведущих держав и прочно утвердиться в этом качестве.

Сегодняшняя модернизационная рито­рика, включая страстное упование на Сколково, — это отнюдь не полноценный аналог модернизационных усилий. При трехлет­них планах, тем более при «ручном» уп­равлении, мы не добьемся реального эффекта. Нужна долгосрочная социально-экономическая стратегия государства, в ко­торой будут четко указаны субъекты, меха­низмы и сроки ее реализации. Кстати, толь­ко тогда здесь появятся реальные возмож­ности для рационального взаимовыгодного структурирования постсоветского простран­ства или, по крайней мере, его большей ча­сти. И только тогда в рамках такого отно­сительно однородного пространства начнут формироваться и функционировать соб­ственные конкурентоспособные ТНК, спо­собные участвовать в глобализации миро­вой экономики в качестве субъектов, а не объектов процесса.

Некоторый оптимизм внушает в свете сказанного пока еще не полностью завер­шившийся мировой финансово-экономичес­кий кризис, который дает нам очередной шанс на коренные перемены в экономике, на избавление ее от монокультурной зави­симости. Сегодня это можно сделать, ис­пользуя тот факт, что хозяйственные труд­ности испытывают все страны, в том числе и развитые. Восстановление мировой и ев­ропейской экономики, похоже, не будет быстрым. Мощности предприятий стран Евросоюза, производящих современные машины и оборудование, в целом заполне ны в беспрецедентно низких объемах. Речь идет главным образом о так называемых инвестиционных товарах, на которые нет спроса внутри ЕС, но которые нужны нам. Необходимо использовать эту ситуацию с помощью «big deal» («большой сделки»), создав своеобразный Совет экономической взаимопомощи ЕС — Россия. Европейский союз — наш естественный союзник. Он за­интересован в нас, ибо нуждается в суще­ственном увеличении вялого пока спроса. Нам же необходима диверсификация про­изводства, которую предстоит провести с помощью европейского технического потен­циала. Не исключено даже, что стране по­требуется привлекать европейских рабочих в качестве инструкторов на наши обновля­емые предприятия.

Но сначала мы должны представить план, из которого станет ясно, какая евро­пейская продукция нам нужна. Тогда и странам ЕС будет проще приспособиться к нашим потребностям. В позднесоветское время была, как известно, принята Комп­лексная программа научно-технического прогресса (КП НТП). Что-то подобное было бы целесообразно создать и сегодня, но уже в рыночном режиме, во-первых, и на ис­тинно равноправной и взаимовыгодной основе, во-вторых.

В общем, на повестке дня стоит труд­ная задача — выработать перспективную политику стимулирования отечественного производства, не загоняя себя в ловушку изоляционизма, который, в конечном счете, заблокировал бы не то что модернизацию, но и просто сколько-нибудь цивилизован­ное развитие экономики. И еще одна не ме­нее сложная задача — найти рынки сбыта для потенциально высокотехнологических товаров, которые нам предстоит научиться производить. При условии объединения рос­сийских научных достижений и коммерчес­кого потенциала Евросоюза страна еще мо­жет начать производить конкурентные про­дукты международного уровня.

Словом, шансы на успех модернизационного проекта есть, но и риски огромны. Опасения по поводу величественного на­чинания обоснованы. Но уклониться от него — значит гарантированно скатиться в мировое технологическое захолустье.